Сербии грозит новый распад
На Балканах опять говорят о новой войне и новом кровавом переделе. Делить при этом собираются в основном Сербию, а там уж «как получится». Большинство этих разговоров так разговорами и останется. Но на фоне взрывоопасного обострения обстановки в Косове следует вспомнить, какими еще регионами рискуют расплатиться сербы за попытки стать «своими» для Запада.
Признав очевидное – потерю контроля над Косовым, президент Сербии Александр Вучич дал албанцам лишний повод для провокаций и усиления нажима на Белград. Такие уж это люди: дай им палец, попытаются откусить руку по самое плечо. Иные подходы к дипломатии там попросту не воспринимают, искренне полагая, что наглость города берет, а уж в дополнении к автомату берет целые регионы.
Но с окончательной потерей Косова развал Сербии не закончится, скорее, наоборот. На ее карте есть еще как минимум три участка, возможное обособление которых по-прежнему обсуждается разными силами, принципиально враждебными в отношении Белграда.
Прешевская долина
Косово отделяли от Сербии по его административным границам – казалось, что так проще и безопаснее, хотя эти границы не совпадают с этнической картиной местности. Как следствие, противостояние между сербами и албанцами продолжилось, а конфликт в Прешевской долине, наряду с войной в Македонии, стал одним из последних аккордов в кровавом разделе Югославии. В качестве исключения, он был сыгран в пользу сербов.
Под Прешевской долиной в данном контексте понимают три общины на юге Сербии – Прешево, Медведжа и Буяновац, где действовало отдельное подразделение АОК – Армии освобождения Косова. Боевики чувствовали себя там вольготно и быстро набирали силу благодаря тому, что НАТО принудило Югославию не только к выходу из Косова, но и к созданию демилитаризованной зоны вокруг него. Дело шло к новой войне, что в планы альянса не входило, поэтому сербам согласовали проведение в 2001 году операции «Браво», в рамках которой албанские вооруженные формирования были разгромлены, бежав на территорию Косова и Македонии.
С тех пор мало что изменилось – в том смысле, что большинство населения этих трех общин по-прежнему составляют албанцы. Там можно найти даже мемориалы террористам АОК, которые сербские активисты неоднократно обещали разрушить, но местная шиптарская администрация держит под защитой.
Присоединение Прешево, Медведжи и Буяноваца к Косово для Приштины – идея-фикс, ставшая предметом переговоров с Белградом об обмене территориями. Эти переговоры поддерживаются Брюсселем и Вашингтоном, но есть проблема – албанская наглость. Обмен предполагает взаимные уступки, но албанцы не желают отдавать ни пяди «своей» (на самом деле, конечно, чужой) земли, то есть Ибарского Колашина – Северного Косова, населенного преимущественно сербами. Понять их в общем-то можно: по меркам убогой косовской экономики Ибарский Колашин – это кусок весьма жирный, именно там находится крупный горно-обогатительный комбинат и электростанция Газиводе, питающая как Косово, так и южную Сербию.
Агрессия последних дней, как и более ранние события, подчинены именно этой цели: измотать Белград и местных сербов, заставить пойти на уступки, ничего не получая взамен. Самое страшное, что албанцы, кажется, на верном пути.
Накануне Скупщина (парламент Сербии) приняла отчет о работе канцелярии правительства по Косово. Презентуя оный, президент Александр Вучич заявил, что альтернативы переговорам с Приштиной нет и что только они способны снизить уровень насилия в отношении сербов Ибарского Колашина. При этом, по его же словам, у Сербии нет планов по проведению военной интервенции в Косово.
Пока еще нет. После перевооружения сербской армии, которое взяла на себя в основном Россия, могут и появиться. Тут, как говорится, чья возьмет – либо албанская наглость сделает интервенцию попросту неизбежной, либо президент Вучич окажется готов проглотить что угодно, в том числе и потерю Прешевской долины, в обмен на вступление в Евросоюз, шиш с маслом или что там еще ему обещают в Брюсселе.
Новопазарский санджак
Санджак – это что-то вроде нашего района, административная единица Османской империи, ставшая неофициальным названием для региона, поделенного между Сербией и Черногорией. Как и в случае с Косово и Косовым полем, проигранная битва на котором предопределила века османского владычества, эти земли занимают особое место в сербском национальном самосознании – на них располагалось средневековое сербское государство Рашка. Теперь это Раштинский и Златиборский округа, не имеющие какого-либо особого статуса. От остальной Сербии их отличает то, что большинство населения там составляют мусульмане.
Не албанцы, а просто мусульмане – сербы, принявшие ислам. Их можно было бы назвать бошняками, но это не Босния, так что под нацбилдинг Тито местные жители как бы не попадают, но в пику Белграду подчас называют себя бошняками, стремясь к объединению с Боснией и Герцеговиной.
Европейским либералам на заметку: пока в самой Боснии сербы и мусульмане увлеченно резали друг друга, обстановка в контролируемом Белградом Санджаке оставалась относительно мирной, что никак не вписывается в миф об «агрессивном сербском фашизме». Когда местные исламские активисты потеряли последнюю совесть, требуя предоставить им независимость и право присоединения к другой стране (читай – Боснии), в регионе провели полицейскую операцию с целью разоружить тех, кто не имел права носить оружие. Часть активистов арестовали, часть бежала в Турцию, но о войне даже речи не шло.
После свержения Милошевича и прихода к власти альянса либералов и либеральных националистов Воислава Коштуницы, санджакские активисты не просто вернулись на родину, но и вошли в правящую коалицию. Наиболее показательный пример – Сулейман Углянин, в течение шести лет числившийся в Сербии министром без портфеля и отвечавший за проблемы национальных меньшинств. Чем он занимался на практике – Аллах его знает, но идеи «свободного Санджака» транслировал по-прежнему, а в Белграде это терпели, желая продемонстрировать ЕС высоты своей толерантности.
В конце концов терпение сербов лопнуло, Углянину указали на дверь, и он до сих пор мечется между Приштиной, Анкарой и Брюсселем, называя Сербию «фашистским государством», которое подавляет «мусульманское самосознание». В чем это подавление заключается, науке неизвестно.
Несколько дней назад Углянин вновь потребовал вывести из Санджака всю сербскую полицию, передав власть исламским активистам и превратив регион в «демилитаризированную зону» под контролем западных стран. Можно с уверенностью сказать, что свое выступление он синхронизировал с Приштиной, всего через двое суток пошедшей в атаку на Северное Косово.
Ситуации в Санджаке и в Ибарском Колашине намеренно «рифмуются»: согласно договоренностям, албанская полиция должна держаться подальше от Северного Косова, а раз так, то сербская, по мысли Углянина и албанских головорезов, должна покинуть Санджак. Между этими неприятными людьми сложились любовь и дружба, которые скрепляет не столько даже Коран, сколько упомянутая Газиводе, одна часть которой расположена в Косове, а другая в Санджаке. Мусульмане с обеих сторон готовы поделить ее «по-братски», вычеркнув сербов из завещания. Им это кажется «продуманной политикой» и «игрой на центрах силы». Но истерики Углянина вряд ли к чему-нибудь приведут.
Во-первых, этот неприятный человек пытается играть отсутствующими у него мускулами и реальной властью не обладает. Между ним и другими авторитетными «санджакцами», у каждого из которых есть своя региональная партия, идет суровая борьба за влияние и поддержку 200-тысячной исламской общины. Это такая свара на коммунальной кухне, обостренная за счет непомерных амбиций ее участников.
Из Белграда на нее взирают со снисходительностью и злорадством, как взирали бы из Москвы на склоки в блогах, в рамках которых какие-нибудь активисты боролись за право представлять мнение «суверенного народа Тулы и Костромы».
Во-вторых, в Брюсселе, бубня свои традиционные заклинания про «уважение к правам меньшинств» и «недопустимость насилия», на деле выступают категорически против «самоопределения Санджака». Ведь в этом случае опасно перевозбудится его черногорская половина, а черногорский режим абсолютно лоялен коллективному Западу, провоцировать его как-то не с руки.
О том, как в свою очередь перевозбудятся албанцы, разбросанные по балканским странам и мечтающие об ирреденте под знаменами Великой Албании, страшно даже подумать. Это может привести к такой резне, что позабудутся все предыдущие.
Воеводина
Этот автономный край с пестрой национальной структурой и значительным венгерским меньшинством долго входил в состав империи Габсбургов и имеет историю, несколько отличную от остальной Сербии – их воссоединение произошло уже после Первой мировой войны. Местную столицу – Нови-Сад – иногда называют «сербским Санкт-Петербургом», при этом границы автономии простираются с севера почти что до Белграда.
В период Тито автономия получила очень высокий уровень самостоятельности, что закрепило в сербском сознании страхи потерять Воеводину. Когда Югославия вошла в состояние полураспада, эти страхи достигли пика – и на Нови-Сад выдвинулся «народный марш», возглавляемый лично Слободаном Милошевичем (в ту пору – председателем президиума ЦК Союза коммунистов Сербии). Крови удалось избежать: правительство Воеводины согласилось уйти в отставку, а ее автономия, как и автономия Косова, была урезана до символической.
Но если в Косово ликвидация самоуправления вылилась в террористические диверсии, а впоследствии и в войну, в Воеводине было тихо. Спустя 12 лет после натовских бомбардировок на ее счет был принят специальный закон, восстановивший широкую автономию. Сейчас краем руководит собственное правительство, а венгры в местной скупщине входят в одну правящую коалицию с умеренными националистами Вучича.
И хотя отделение Воеводины кажется чем-то немыслимым, сербские страхи по-прежнему живы. С такой историей, которая выпала на долю сербов, их просто не может не быть.
